"Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью", - пошутил кто-то однажды. А режиссер Олег Жюгжда взял да и сделал - в своем странном атмосферном спектакле "Превращение".
Однажды коммивояжер Грегор Замза проснулся и понял, что с его телом произошла странная метаморфоза: из человека он превратился в жуткое насекомое. Символично, что до превращения Замза промышлял продажей баллончиков с инсектицидом (хотя в оригинале, у Кафки, главный герой торговал сукном) и время от времени охотился с аэрозолем за жирным тараканом. Теперь же он сам - отвратительный жук, никчемная букашка.
Метаморфоза происходит не только с телом Замзы, но и с его близкими. Еще ночь назад родители и сестра по-кошачьи мурлыкали имя Грегора ("Грегоррр-гергоррр" - практически единственная реплика, которую произносят герои) и, словно маленькие кукольные птички, летали вокруг большого и сильного героя. Однако, обнаружив вместо своего благодетеля (а Грегор был единственным кормильцем в семье) жука, родные тут же охладевают к нему: отец выселяет сына в пустую комнату, а сестра заходит раз в день - лишь для того, чтобы принести несчастному еду.
Вскоре заканчиваются последние средства к существованию, и семейство Замза вынуждено взять квартирантов: в кукольной еврейской троице угадываются Ленин, Маркс и Энгельс. "Это наше маленькое хулиганство, - рассказывает Олег Жюгжда. - Если кто-то прочитает - хорошо, а не прочитает - ну и ладно. По сути эта троица в произведении ничего не дает. Просто мне на ум пришла Вена, начало века, какие-то конспиративные квартиры - одно зацепилось за другое, вот так и появились эти образы".
По тексту Кафки, отец Грегора в порыве брезгливого гнева начинает бросать в Грегора яблоки из вазы. Грегор убегает, но одно из яблок с силой ударяет его по спине и застревает в теле. После полученной раны здоровье Грегора ухудшается, а потом он и вовсе умирает.
Насекомое Жюгжды заканчивает свое маленькое шестипалое существование в сердцевине зеленого яблока: картинная дева, к которой Грегор так стремился в своих снах, хладнокровно давит насекомое двумя яблочными половинками.
После спектакля мы задали режиссеру Олегу Жюгжде несколько вопросов.
- Как вы думаете, почему Кафка завещал сжечь свои произведения?
- Думаю, все дело исключительно в личной жизни, а не в оценке его произведений другими. Ведь в любом произведении всегда есть часть личного микрокосма автора. И практически никто не хочет пускать туда посторонних.
Мир Кафки - мрачный и неприятный. Я был в пражском доме, где жил писатель, гулял по району гетто - унылое место. Конечно, сейчас там все отреставрировано и красиво, но в те времена было темно и сыро.
Внутри - не лучше, чем снаружи. Кафка ощущал себя непонятно кем - не еврей, не чех, не немец. Метания, желание себя идентифицировать, корни, от которых он отказался, проблемы с домашними, неудавшаяся любовь, несостоявшаяся женитьба…Это был глубоко несчастный человек. Американцы сняли фильм "Кафка" (мистический триллер Стивена Содерберга - прим. OPEN.BY) - это черно-белая картина. У меня тоже черно-белое прочтение этого автора.
На мой взгляд, Кафка близок к Чаплину. Эдакий образ маленького человека - только Кафка еще и несчастный человек. Есть какие-то ассоциации с Гоголем, с "Шинелью" в частности. Этот мрачный сырой Петербург (кстати, спектакль Жюгжды решен так же "мокро": герои находятся в луже, с потолка монотонно капают капли - прим. OPEN.BY)…Одного поля ягоды.
- А вообще откуда мысль перенести Кафку на сцену?
- Еще до того, как я прочитал "Превращение" в институте, мне случайно попался рассказ про человека, который превращается в жука. И меня очень заинтересовала такая история. А потом уже был Кафка - для режиссера кукольного театра в "Превращении" огромный простор для визуального воплощения. Это чрезвычайно кукольная вещь.
Кстати, мне не очень нравятся вариации этого произведения в драматическом театре либо в кино. В одноименной российской экранизации Евгений Миронов играет сумасшедшего Грегора (фильм Валерия Фокина, 2002 года - прим. OPEN.BY). Не могу согласиться: потому что Кафка описывал все четко, предметно. У него было именно фантастическое видение, а не какие-то скрытые метафоры. Я однозначно воспринимаю Грегора как насекомое, а не как потерявшего себя человека.
- Как появился спектакль? От какого образа или, может быть, сцены отталкивались?
- В 1993 году у нас с супругой была сольная программа "Чай на двоих". И там был номер "Превращение". В центре внимания - дама в маске. Перед ней на коленях мужчина - ползает, лебезит, вытаскивает из карманов драгоценности и деньги. А когда дама выжимает из него все, что только можно, он превращается в насекомое и начинает по ней ползать. Затем она достает яблоко - как ответный дар своему поклоннику. Он бросается на фрукт, а она тут же прикалывает его шпильками. Этот номер стал основой для спектакля "Превращение".
В качестве музыкального оформления для кафкианского "Превращения" мы взяли оперу "Волшебная флейта". В финале звучит "Реквием". Я намеренно хотел, чтобы в спектакле звучал Моцарт.
- В вашей постановке семейка Замза - это куклы. А вот Грегора играет человек. Но в финале отец, мать и дочь превращаются из кукол в людей. То есть, по сути, они становятся такими, каким был сам Грегор. Значит ли это, что вы даете им шанс?
- У Кафки светлое окончание истории. После смерти Грегора семейка Замза выезжает за город на трамвае - чудесная погода, много солнца, семья обсуждает планы на будущее. То есть Кафка их оправдывает. Я не могу из них делать законченных чудовищ. Люди как люди. Да, убили своего ближнего. Но это всего лишь люди. Есть вещи, которые я не могу просчитать, не могу объяснить. Я делаю их по принципу фристайла - в свободном полете, не особо задумываясь, что там и почему. И тем более не хочу ничего объяснять - ни себе, ни другим. Не хочу копаться в этом. История закончена, спектакль сыгран и начинается абсолютно другая жизнь. Не важно, что за этим трамваем тянется какой-то шлейф из прошлого.
- А с куклами проще работать, чем с людьми?
- Технически сложнее. А в целом - проще. Куклы не капризничают и делают все так, как ты хочешь. Увы, для многих кукольный театр - это что-то из детства, что-то веселенькое, когда все хлопают в ладоши. Конечно, это не так. Современный кукольный театр - абсолютно другой. Кукла может решить такие вопросы, с которыми актер никогда не справится.
Усредненное понятие кукольного театра - это что-то убогое, то, что можно быстренько сложить и убрать. А на самом деле кукольный театр может быть более тотальным, чем драматический. У театра кукол несколько измерений и несколько пластов. В Минске, кстати, есть прекрасная возможность смотреть спектакли Лелявского. Его постановки заставляют думать. А современный зритель думать разучился. А зачем, если все продумано за него - что читать, что носить, что смотреть…. В обществе потребления все максимально удобно и продумано.
- То есть дело не в постановках, а в ленивом зрителе?
- Здесь нельзя сказать однозначно. Но как итог всего этого - мы находимся на театральных задворках. Та же Россия в плане развития театра намного нас опередила. А уж про Европу и вовсе молчу. Недавно я ставил спектакль в Кошице (Словакия). Сходил в местный театр, посмотрел самую рядовую постановку - "Медею" Эврипида. И знаете, что хочу сказать? У нас так не играют! Вот где действительно игра на разрыв аорты. Там люди занимаются профессией - они за это живут. А для большинства наших актеров театр - так, хобби. По пальцам можно пересчитать актеров и режиссеров, занимающихся делом, без которого они сдохнут.
Есть определенный консерватизм и у публики. Зритель не хочет смотреть что-то новое. Есть консерватизм и в рядах руководства. У нас до сих пор работает система советского театра, где в штатах четко расписано, сколько в труппе должно быть мужчин, сколько женщин, сколько уборщиц, кто кому подчиняется. То есть театр устроен по принципу большого планового завода. И этот завод выпускает продукцию, которую должны хорошо кушать. Это все еще из советских времен шлейф тянется. И не только в Беларуси: вот, допустим, театральная элита Литвы - кажется, мягкая-мягкая. Но на самом деле не очень-то народ у них любит в театр ходить. Знаменитый театр Meno Fortas Някрошуса редко выступает на родине - все больше гастролирует по Европе, где такое искусство понятно и востребовано.
- Ну вот, кстати, о Някрошусе и современном литовском театре. Недавно к нам приезжал литовский актер Адомайтис. И во время творческой встречи сетовал - мол, приходишь порой на спектакль и решаешь головоломку, понятную только одному режиссеру. Как вы это прокомментируете?
- Такие умозрительные варианты не всегда хороши. Театр не для того, чтобы его понимать, а для того, чтобы его чувствовать. Помню, привозили в Беларусь старый спектакль Някрошуса - "Три сестры" по Чехову. Многие наши театралы наотрез отказались принимать такую интерпретацию - мол, что за образ русских офицеров и так далее. В моем случае все было иначе. Я понимаю литовский, поэтому не пользовался наушниками для перевода. Просто пришел на спектакль, сел и врубился в то, что мне предлагал режиссер. Нужно просто принять знаковую систему автора - тогда сразу становится легко и вся головоломка складывается.
У Някрошуса, помню, была одна сцена, которая потрясла меня неимоверно. Перед тем как уйти на дуэль барон Тузенбах просит приготовить обед и запускает на ребро тарелку. Тарелка какое-то время крутится, затем начинает стучать по столу, и в какой-то момент останавливается, делая финальный "бах" - именно этот звук останавливающейся тарелки и стал тем выстрелом, той пулей, от которой погиб барон. Я чуть не плакал - меня так пробрало.
Над чем работаете сейчас?
- Совсем скоро - премьера "Вия" по Гоголю.
- Все-таки не зря вас называют режиссером-мистиком…
- Да я и сам себя спрашиваю часто: не слишком ли глубоко захожу в пограничную зону. В моих спектаклях действительно много призраков, снов, которые балансируют на грани того и этого мира. В прошлом году я ставил "Пиковую даму". Когда-то поставил трагедию о Макбете, а это одна из самых жутких, кровавых и проклятых пьес.
Конечно, надо всегда отдавать отчет тому, что ты делаешь. Чтобы никого и ничего не провоцировать. Когда начинал работу над "Вием", думал взять за основу пьесу "Панночка" Нины Садур. Но, когда стал читать, понял: там что-то не то. Оказывается, драматург брала заклинание-вызов самых темных сил - просто переставила некоторые слова и по-другому назвала главного духа. Это же страшные вещи!
Справка OPEN.BY
Спектакль "Превращение" Олег Жюгжда поставил в рамках проекта "Провинция". "Провинция" - первый в Беларуси частный кукольный театр, созданный группой молодых актеров гродненских театров в 2003 году. Особенность театра - в его мобильности. "Провинция" пройдет там, где большим театрам просто негде и некогда развернуться. "Через сердце ребенка - к душам взрослых," - так формируют свою задачу создатели частного театра.
Екатерина Морголь, фото Надежды Дегтяревой, OPEN.BY
0 коммент.:
Отправить комментарий